we're all gay communist witches. deal with it.
боже-господи на святом бентли, это не просто феерично. у меня тут натурально истерика. в самом хорошем смысле.
только флаффный мораниарти, только хардкор.
только флаффный мораниарти, только хардкор.
01.03.2012 в 05:15
Пишет undel:До третьих петухов
Март. Оживает все.
Автор: Undel
Фандом: ШХ ВВС
Пейринг: Моран/Мориарти
Жанр: наверное, тоже флафф. Я понимаю, что несколько расширяю границы флаффа, но каковы герои, такой у них и флафф.
До третьих петухов
- Это было здорово, Джим! Круто ты нас раскатал! Никто этого не ожидал, даже я. Ничего, теперь мой черед. Поверь, ты этого тоже не ждешь.
Но Джим молчит. Он лежит, обложенный льдом – здесь весь лед, который Моран смог найти, включая полуфабрикаты и замороженные овощи. Спереди он выглядит даже неплохо, но если перевернуть – Моран не переворачивает, он хорошо знает, что такое выстрел из пистолета в упор.
- Надеюсь, в тех твоих мозгах не было ничего ценного.
С самого выстрела Моран смеется. Смех одолевает его как кашель. Там, на крыше, он собрал все, что мог. Мозговое вещество и осколки черепа лежат в пакете с надписью «Здоровая еда». Рядом с Джимом всегда есть место шутке, пора бы к этому привыкнуть.
читать дальше- Бабушка?
- Это ты, собачья кровь?
- Я Себастьян, сын Огастаса.
- Чтоб он сдох!
- Он умер пять лет назад.
- Туда и дорога. А тебе чего надо?
- Помоги мне, бабушка.
- А что ты мне дашь за это?
- Все, что захочешь, - легко отвечает Моран и через секунду понимает, что сказал.
Но поздно. На другом конце смеются так, будто кинули камнем в стаю ворон.
- Это годится.
Через несколько минут у него есть список. И девять часов до полуночи.
Самое экзотическое найти проще всего.
- У меня есть три аргумента, чтобы убедить тебя. Первый – деньги. Это хорошие деньги, они здесь, посмотри. – Моран кладет на колени подростку тяжелый пластиковый пакет.
- Второй, - если адвокат хочет убедить присяжных в твоей невменяемости, отрезанный палец ему очень поможет. Мне сойдет любой, хоть мизинец на левой руке. Это будет быстро и не больно. Ну и третий аргумент. Самый важный, - Моран улыбается и шепчет в самое ухо. - Знаешь, Салех, я ведь все равно его возьму.
- Это свечи из воска? Мне нужны черные, не ароматизированные – это важно, у моей девушки аллергия.
Он находит их на другом конце города – в тесном магазинчике, где они продаются вместе с ловушками для снов, картами Таро и сувенирными куклами Вуду.
- Если они не из воска, я вернусь и убью тебя.
Парень в растаманской шапочке кивает:
- Конечно, брат.
Хуже всего с травами.
- А когда они были собраны?
- Дата изготовления? Посмотрите здесь на коробке. Там же срок годности.
Про фазу луны спрашивать бессмысленно.
«В конце концов, я всегда могу его закопать».
Могильную землю берет уже на закате. За поясом фляжка со святой водой. Зачем ему в этом деле святая вода, Себастьян понять не может, но кто он такой, чтобы спорить с матушкой Моран. Дома его ждет накрытая платком клетка, тяжело пахнущие пакеты со скотобойни, несколько упаковок донорской крови и две дюжины яиц. Если Джиму повезет, хотя бы одно из них будет от черной курицы. Последняя покупка – маркер. В списке его нет, но он пригодится.
- Что я делаю? – бормочет он, расчерчивая пол в кухне. – Знаешь, если бы твоя смерть могла вызвать хоть какое-то уважение, если б в этом был хоть какой-то смысл… Ничего, Джим, я просто спрошу, зачем это сделал ты. А потом убью тебя снова.
Все это глупо и позорно. И напоминает любительскую постановку Шекспира. Кроме убоины, в кухне теперь пахнет травяным настоем. От плиты валит пар, и Джим начинает подтекать. Он лежит в прохладных лужах. Вокруг головы лужа розовая. Моран вытирает ее, чтобы установить первую свечку. И выбрасывает один из пакетов. Стейки пропали нахрен.
Моран начинает расписывать белую дрябловатую кожу.
- Не знаю, Джимми, как труп ты очень убедителен.
Сверху варево остыло, но внутри еще обжигает. Моран мажет плотной вонючей кашей изуродованный затылок, а потом, чуть прижмурившись, плескает в открытый рот.
- Ох, Джим, вряд ли тебе это понравится.
- Нет, я псих, теперь я это знаю. Я раньше думал, что псих у нас только ты, но нет. Ведь ты не стал бы со мной такое устраивать. А? Даже смерть не разлучит нас? Хотя бы ради этого я должен закопать тебя первым.
Даже хорошо, что ничего не выйдет. Пожалуй, это было бы слишком.
Свечи горят. Исписанный латынью Джим выглядит так, будто по нему ползают тараканы. Моран снимает фартук, кладет рядом с собой заряженный пистолет и начинает отчитывать.
Такие вещи надо делать наизусть, но тут уж ничего не попишешь – не выучил бы он до полуночи. Моран читает монотонно, для верности водя пальцем по бумаге, чтобы не перепутать буквы в вывернутых наизнанку словах. Он так сосредоточен, что отступает даже ощущение беспросветного идиотизма происходящего.
Когда он произносит очередное «Nema», свечи мигают и Джим открывает глаза. Черные-черные глаза на белом-белом лице. Он приподнимается и тихо шепчет: «Спасибо».
- Не за что, - буднично отвечает Моран и, почти не глядя, стреляет.
Потом размазывает остатки варева по пробитой груди и продолжает читать.
Никогда не верь покойнику.
В соседней комнате хрипло кричит птица. Раз.
Настоящий Джим возвращается так, будто ему дали пинка. Садится, хватает ртом воздух, озирается по сторонам, щупает лицо, волосы, разглядывает надписи на руках, тычет пальцем в пакеты с оттаявшими овощами, какое-то время таращится на Морана, будто не может поверить, а потом начинает орать как целое птичье дерево.
- Мне холодно, блядь! Какого хрена я голый и весь в фасоли, почему здесь так воняет, что за дерьмо у меня на голове? Ты… ты нарисовал вокруг меня пентаграмму! Я на сраной пентаграмме! Ты маньяк, фанатик. Религиозный извращенец.
Моран проверяет мобильный – ничего.
- Голова не болит?
- Что? А должна? Что ты со мной сделал? Себ, чисто для информации, ты что, ебал меня на пентаграмме, пока я был в отключке? А зачем ты так делал, Себ? Вы, ирландцы, ухитряетесь опошлить даже содомию. Где ты прячешь того черного козла, который помочился мне в рот? Кстати, что это за слова на мне? Надеюсь, не автографы участников оргии?
- Это князья ада.
- Чудесно. А чем их отмывать? Или мне так и ходить со словом «Вельзевул»? Срань господня!
- Не поминай господа всуе. Вообще, старайся его теперь не поминать.
- Ты что, веришь в эту еботню? Что это за говно рядом со мной?
- Твои мозги, Джим, - с предельной честностью отвечает Моран. – Можешь пожарить их и съесть под кьянти.
На секунду Джим пугается – непритворно, в другой раз Моран сказал бы «смертельно», - и разрывает пакет со «Здоровой едой». Но там только жирная черная земля и несколько глиняных черепков. Джим выдыхает. Облегчение, смех и ярость сменяются на его лице быстрее, чем Моран может уследить.
- Псих, ебаный садовод. Ты не знаешь, с кем связался, Себастьян Моран. Ты еще пожалеешь.
- Знаю. Уже жалею.
- Ты не представляешь, что я сделаю с твоей жизнью. Ты за все заплатишь! За каждую надпись! Себастьян, ты огорчаешь меня. Ты очень, очень меня огорчил. Плохой, чокнутый Моран! Фу, Моран, фу! Я не буду терпеть твои закидоны, я тебя усыплю, я сдам тебя в приют, в дурку для религиозных ирландцев. Сейчас я закроюсь от тебя в ванной, и мы это обсудим.
- Пошел вон, Лазарь. Ванна там.
Джим закрывается и врубает воду так, что начинают гудеть трубы. Но надолго его не хватает – в нем слишком много жизни и энергии, чтобы оставаться одному. То и дело он выскакивает и вопит.
- Ты опоил меня чем-то, психотина! Серьезно, если я найду хоть один гандон, я тебя им задушу, извращенец хуев.
Шлепает мокрыми ногами, роняет на пол клочья пены, до красных пятен оттирает руки мочалкой. Он не мог быть мертвым. Никогда.
Моран сидит на полу и смотрит на пригоревший ко дну кастрюли палец отцеубийцы. Птица кричит второй раз.
Когда он выходит, он ждет, что Джим встретит его в костюме и с пистолетом. Но Джим - босой, в халате и в тюрбане из полотенца – ходит по коридору и гладит черного петуха.
- Я нашел петуха. И знаешь, Себастьян, мне это совсем не нравится.
Моран одним движением сбивает тюрбан и притягивает Джима за шею, щупает затылок, обнюхивает, прижимается лбом к его лбу и шепчет:
- Джим, зачем ты это сделал? Вспомни! Вспомни сегодняшний день. Я не спрашиваю, где ты был, я не спрашиваю, каково оно, но я хочу понять, зачем ты это сделал с собой?
Джим дрожит крупной дрожью и молчит.
- Меня боишься, кретин? Ты себя бойся.
- Все в порядке, Себастьян, - говорит Джим лживым добрым голосом. – Я совсем-совсем-совсем на тебя не сержусь. Ты что-то принял. Хорошо, мы оба что-то приняли. На нас это подействовало по-разному, вот и все. Но теперь все закончилось, и мы закроем эту тему. И не буду друг другу припоминать. Ладно?
- Петуха не придуши. Это таймер, имей в виду.
Джим и петух смотрят на него. Глаза у обоих одинаково черные и круглые.
Не было ни выстрела на крыше, ни омерзительно мертвого тела, ни утомительного дня. Моран рад бы поверить – вот было бы хорошо, вот было бы чудо.
Джим мытый и злой. Он ничего не помнит и не понимает. А Моран не скажет – даже Джим такого не заслужил. Все, что у него есть, несколько часов между двумя смертями. Если бабка не пришлет условий. Но она не присылает. Она либо издевается, либо забыла и спит, либо – что хуже всего, а значит вероятнее всего, - это и есть ее условие.
Чудес не бывает, происходит только всякая мерзость. И эту мерзость сделал он.
Моран тяжело опускается в кресло.
- Джим, зачем люди делают то, что делают?
- Из-за денег, по глупости, под давлением. А иногда просто делают и все. Имей в виду, я сейчас понятия не имею, о чем ты.
Джим присаживается рядом на ручку кресла.
- Эй, что случилось? Во что ты успел вписаться?
- Уйди, я устал от тебя.
- Себ, я передумал. Ты был хорошим мальчиком и не вырезал мне почку. Я помогу тебе. Сегодня я побуду твоей маленькой феей. Ну, кому надо насыпать песочек под веки?.. Что? Все так серьезно? Полиция уже едет? Дом окружен? Мы не можем отсюда выйти? Твоя шизофрения сказала, что у тебя рак и он неоперабельный?
- Сегодня я сделал огромную глупость.
- Я заметил.
- И теперь должен за это заплатить.
Джим чуть заметно напрягается.
- Чушь, - оскалившись, говорит он. - Ты мой Моран. Ты не можешь быть никому должен, если я так не решил. Ну, сколько ты должен?
- Не знаю, не мне решать. И не тебе.
- Делай как я, убивай кредиторов. Это способ королей. Или ты заложил свою бессмертную душу? Тогда возрадуйся, сыне, ибо ее нет. Атеизм спасет тебя, он спасет всех нас. Себ, мне печально видеть тебя в таком состоянии. Ты бесполезен. Хочешь, распнем кого-нибудь, раз тебя это теперь развлекает.
Джим сползает ему на колени и обнимает за шею.
- Себ, кто-нибудь другой решил бы, что у тебя отходняк. Но, знаешь, мамочка всегда чувствует, когда от нее что-то скрывают. Не заставляй меня зря вибрировать.
В шею сзади упирается холодное, металлическое. "Папский перстень" – Джим давно хотел его опробовать.
- А теперь скажешь, большой парень? Не играй со мной, я все равно выиграю.
Если сейчас откинуть голову, отравленный шип вопьется в кожу, и бабка останется ни с чем. Морану снова становится смешно.
Джим, прищурившись, смотрит на него, кривится, что-то колеблется в нем как на невидимых весах, а потом отбрасывает перстень с видом человека, чью импровизацию не оценили.
Небо светлеет, становится серым и грязным. Джим сидит у ноутбука и в изумлении читает про самоубийство фальшивого гения.
Петух ходит по квартире и поклевывает что-то среди пыли. Моран уже перестал проверять телефон – просто ждет и смотрит на мертвецкие синие отсветы на лице Джима. Это случится с минуты на минуту. Как это будет? Тело обмякнет, окостенеет, рассыплется могильной землей? Проявятся письмена, откроется рана в затылке? Джим успеет заметить, что он мертвый?
- Знаешь, - говорит Джим, оборачиваясь.
И в этот миг орет петух.
Джим подскакивает от неожиданности и швыряет в него смятым полотенцем.
- Заткнись, блядина!
И – ничего.
В кармане Морана тренькает телефон.
Моран читает СМС и начинает смеяться. До слез и сквозь слезы, чувствуя, как его отпускает напряжение последних суток.
- Что ты ржешь? Ты знаешь, что я из-за тебя пропустил?
Но Моран смеется и не может остановиться.
Джим подскакивает, вырывает из рук телефон и читает вслух:
- «Новый телевизор». Это что за хрень? Что здесь вообще происходит? Ты мне можешь объяснить?
- У старой суки сдох телек! В последний момент! Ты хоть понимаешь, как тебе повезло?! Она могла взять что угодно. Глаз, руку, первенца, семь лет удачи, она могла взять тебя, я был уверен, что это будешь ты. Но у нее! Сломался! Телек! По-честному, Джим, ты ведь больше и не стоишь!
Джим тычет ему в лицо ноутбуком.
- Ты видишь, что случилось, пока ты играл в экзорциста? Вся моя игра, все планы, все, все накрылось! Я должен был быть там, я должен был это видеть! Вместо этого меня расписал фломастером хохочущий торчок. Блядь, это не жизнь, это реквием по мечте.
Моран протягивает руку и лохматит его и без того взъерошенные волосы.
- Что, Джим, хорошо быть живым?
Джим смотрит на него почти с состраданием.
- Ты безнадежен. Все безнадежно. И в мире сказок опять победило добро. У нас есть, что пожрать, кроме вареного пальца? Учти, то, что на полу, я есть не буду. Кстати, можешь сварить петуха.
- Нет. Только не сегодня.
- Хотя бы сверни ему шею, пока он здесь все не засрал.
- И не подумаю. Сегодня никто не умрет, Джим. Пусть у него тоже будет удачный день.
URL записиМарт. Оживает все.
Автор: Undel
Фандом: ШХ ВВС
Пейринг: Моран/Мориарти
Жанр: наверное, тоже флафф. Я понимаю, что несколько расширяю границы флаффа, но каковы герои, такой у них и флафф.
До третьих петухов
- Это было здорово, Джим! Круто ты нас раскатал! Никто этого не ожидал, даже я. Ничего, теперь мой черед. Поверь, ты этого тоже не ждешь.
Но Джим молчит. Он лежит, обложенный льдом – здесь весь лед, который Моран смог найти, включая полуфабрикаты и замороженные овощи. Спереди он выглядит даже неплохо, но если перевернуть – Моран не переворачивает, он хорошо знает, что такое выстрел из пистолета в упор.
- Надеюсь, в тех твоих мозгах не было ничего ценного.
С самого выстрела Моран смеется. Смех одолевает его как кашель. Там, на крыше, он собрал все, что мог. Мозговое вещество и осколки черепа лежат в пакете с надписью «Здоровая еда». Рядом с Джимом всегда есть место шутке, пора бы к этому привыкнуть.
читать дальше- Бабушка?
- Это ты, собачья кровь?
- Я Себастьян, сын Огастаса.
- Чтоб он сдох!
- Он умер пять лет назад.
- Туда и дорога. А тебе чего надо?
- Помоги мне, бабушка.
- А что ты мне дашь за это?
- Все, что захочешь, - легко отвечает Моран и через секунду понимает, что сказал.
Но поздно. На другом конце смеются так, будто кинули камнем в стаю ворон.
- Это годится.
Через несколько минут у него есть список. И девять часов до полуночи.
Самое экзотическое найти проще всего.
- У меня есть три аргумента, чтобы убедить тебя. Первый – деньги. Это хорошие деньги, они здесь, посмотри. – Моран кладет на колени подростку тяжелый пластиковый пакет.
- Второй, - если адвокат хочет убедить присяжных в твоей невменяемости, отрезанный палец ему очень поможет. Мне сойдет любой, хоть мизинец на левой руке. Это будет быстро и не больно. Ну и третий аргумент. Самый важный, - Моран улыбается и шепчет в самое ухо. - Знаешь, Салех, я ведь все равно его возьму.
- Это свечи из воска? Мне нужны черные, не ароматизированные – это важно, у моей девушки аллергия.
Он находит их на другом конце города – в тесном магазинчике, где они продаются вместе с ловушками для снов, картами Таро и сувенирными куклами Вуду.
- Если они не из воска, я вернусь и убью тебя.
Парень в растаманской шапочке кивает:
- Конечно, брат.
Хуже всего с травами.
- А когда они были собраны?
- Дата изготовления? Посмотрите здесь на коробке. Там же срок годности.
Про фазу луны спрашивать бессмысленно.
«В конце концов, я всегда могу его закопать».
Могильную землю берет уже на закате. За поясом фляжка со святой водой. Зачем ему в этом деле святая вода, Себастьян понять не может, но кто он такой, чтобы спорить с матушкой Моран. Дома его ждет накрытая платком клетка, тяжело пахнущие пакеты со скотобойни, несколько упаковок донорской крови и две дюжины яиц. Если Джиму повезет, хотя бы одно из них будет от черной курицы. Последняя покупка – маркер. В списке его нет, но он пригодится.
- Что я делаю? – бормочет он, расчерчивая пол в кухне. – Знаешь, если бы твоя смерть могла вызвать хоть какое-то уважение, если б в этом был хоть какой-то смысл… Ничего, Джим, я просто спрошу, зачем это сделал ты. А потом убью тебя снова.
Все это глупо и позорно. И напоминает любительскую постановку Шекспира. Кроме убоины, в кухне теперь пахнет травяным настоем. От плиты валит пар, и Джим начинает подтекать. Он лежит в прохладных лужах. Вокруг головы лужа розовая. Моран вытирает ее, чтобы установить первую свечку. И выбрасывает один из пакетов. Стейки пропали нахрен.
Моран начинает расписывать белую дрябловатую кожу.
- Не знаю, Джимми, как труп ты очень убедителен.
Сверху варево остыло, но внутри еще обжигает. Моран мажет плотной вонючей кашей изуродованный затылок, а потом, чуть прижмурившись, плескает в открытый рот.
- Ох, Джим, вряд ли тебе это понравится.
- Нет, я псих, теперь я это знаю. Я раньше думал, что псих у нас только ты, но нет. Ведь ты не стал бы со мной такое устраивать. А? Даже смерть не разлучит нас? Хотя бы ради этого я должен закопать тебя первым.
Даже хорошо, что ничего не выйдет. Пожалуй, это было бы слишком.
Свечи горят. Исписанный латынью Джим выглядит так, будто по нему ползают тараканы. Моран снимает фартук, кладет рядом с собой заряженный пистолет и начинает отчитывать.
Такие вещи надо делать наизусть, но тут уж ничего не попишешь – не выучил бы он до полуночи. Моран читает монотонно, для верности водя пальцем по бумаге, чтобы не перепутать буквы в вывернутых наизнанку словах. Он так сосредоточен, что отступает даже ощущение беспросветного идиотизма происходящего.
Когда он произносит очередное «Nema», свечи мигают и Джим открывает глаза. Черные-черные глаза на белом-белом лице. Он приподнимается и тихо шепчет: «Спасибо».
- Не за что, - буднично отвечает Моран и, почти не глядя, стреляет.
Потом размазывает остатки варева по пробитой груди и продолжает читать.
Никогда не верь покойнику.
В соседней комнате хрипло кричит птица. Раз.
Настоящий Джим возвращается так, будто ему дали пинка. Садится, хватает ртом воздух, озирается по сторонам, щупает лицо, волосы, разглядывает надписи на руках, тычет пальцем в пакеты с оттаявшими овощами, какое-то время таращится на Морана, будто не может поверить, а потом начинает орать как целое птичье дерево.
- Мне холодно, блядь! Какого хрена я голый и весь в фасоли, почему здесь так воняет, что за дерьмо у меня на голове? Ты… ты нарисовал вокруг меня пентаграмму! Я на сраной пентаграмме! Ты маньяк, фанатик. Религиозный извращенец.
Моран проверяет мобильный – ничего.
- Голова не болит?
- Что? А должна? Что ты со мной сделал? Себ, чисто для информации, ты что, ебал меня на пентаграмме, пока я был в отключке? А зачем ты так делал, Себ? Вы, ирландцы, ухитряетесь опошлить даже содомию. Где ты прячешь того черного козла, который помочился мне в рот? Кстати, что это за слова на мне? Надеюсь, не автографы участников оргии?
- Это князья ада.
- Чудесно. А чем их отмывать? Или мне так и ходить со словом «Вельзевул»? Срань господня!
- Не поминай господа всуе. Вообще, старайся его теперь не поминать.
- Ты что, веришь в эту еботню? Что это за говно рядом со мной?
- Твои мозги, Джим, - с предельной честностью отвечает Моран. – Можешь пожарить их и съесть под кьянти.
На секунду Джим пугается – непритворно, в другой раз Моран сказал бы «смертельно», - и разрывает пакет со «Здоровой едой». Но там только жирная черная земля и несколько глиняных черепков. Джим выдыхает. Облегчение, смех и ярость сменяются на его лице быстрее, чем Моран может уследить.
- Псих, ебаный садовод. Ты не знаешь, с кем связался, Себастьян Моран. Ты еще пожалеешь.
- Знаю. Уже жалею.
- Ты не представляешь, что я сделаю с твоей жизнью. Ты за все заплатишь! За каждую надпись! Себастьян, ты огорчаешь меня. Ты очень, очень меня огорчил. Плохой, чокнутый Моран! Фу, Моран, фу! Я не буду терпеть твои закидоны, я тебя усыплю, я сдам тебя в приют, в дурку для религиозных ирландцев. Сейчас я закроюсь от тебя в ванной, и мы это обсудим.
- Пошел вон, Лазарь. Ванна там.
Джим закрывается и врубает воду так, что начинают гудеть трубы. Но надолго его не хватает – в нем слишком много жизни и энергии, чтобы оставаться одному. То и дело он выскакивает и вопит.
- Ты опоил меня чем-то, психотина! Серьезно, если я найду хоть один гандон, я тебя им задушу, извращенец хуев.
Шлепает мокрыми ногами, роняет на пол клочья пены, до красных пятен оттирает руки мочалкой. Он не мог быть мертвым. Никогда.
Моран сидит на полу и смотрит на пригоревший ко дну кастрюли палец отцеубийцы. Птица кричит второй раз.
Когда он выходит, он ждет, что Джим встретит его в костюме и с пистолетом. Но Джим - босой, в халате и в тюрбане из полотенца – ходит по коридору и гладит черного петуха.
- Я нашел петуха. И знаешь, Себастьян, мне это совсем не нравится.
Моран одним движением сбивает тюрбан и притягивает Джима за шею, щупает затылок, обнюхивает, прижимается лбом к его лбу и шепчет:
- Джим, зачем ты это сделал? Вспомни! Вспомни сегодняшний день. Я не спрашиваю, где ты был, я не спрашиваю, каково оно, но я хочу понять, зачем ты это сделал с собой?
Джим дрожит крупной дрожью и молчит.
- Меня боишься, кретин? Ты себя бойся.
- Все в порядке, Себастьян, - говорит Джим лживым добрым голосом. – Я совсем-совсем-совсем на тебя не сержусь. Ты что-то принял. Хорошо, мы оба что-то приняли. На нас это подействовало по-разному, вот и все. Но теперь все закончилось, и мы закроем эту тему. И не буду друг другу припоминать. Ладно?
- Петуха не придуши. Это таймер, имей в виду.
Джим и петух смотрят на него. Глаза у обоих одинаково черные и круглые.
Не было ни выстрела на крыше, ни омерзительно мертвого тела, ни утомительного дня. Моран рад бы поверить – вот было бы хорошо, вот было бы чудо.
Джим мытый и злой. Он ничего не помнит и не понимает. А Моран не скажет – даже Джим такого не заслужил. Все, что у него есть, несколько часов между двумя смертями. Если бабка не пришлет условий. Но она не присылает. Она либо издевается, либо забыла и спит, либо – что хуже всего, а значит вероятнее всего, - это и есть ее условие.
Чудес не бывает, происходит только всякая мерзость. И эту мерзость сделал он.
Моран тяжело опускается в кресло.
- Джим, зачем люди делают то, что делают?
- Из-за денег, по глупости, под давлением. А иногда просто делают и все. Имей в виду, я сейчас понятия не имею, о чем ты.
Джим присаживается рядом на ручку кресла.
- Эй, что случилось? Во что ты успел вписаться?
- Уйди, я устал от тебя.
- Себ, я передумал. Ты был хорошим мальчиком и не вырезал мне почку. Я помогу тебе. Сегодня я побуду твоей маленькой феей. Ну, кому надо насыпать песочек под веки?.. Что? Все так серьезно? Полиция уже едет? Дом окружен? Мы не можем отсюда выйти? Твоя шизофрения сказала, что у тебя рак и он неоперабельный?
- Сегодня я сделал огромную глупость.
- Я заметил.
- И теперь должен за это заплатить.
Джим чуть заметно напрягается.
- Чушь, - оскалившись, говорит он. - Ты мой Моран. Ты не можешь быть никому должен, если я так не решил. Ну, сколько ты должен?
- Не знаю, не мне решать. И не тебе.
- Делай как я, убивай кредиторов. Это способ королей. Или ты заложил свою бессмертную душу? Тогда возрадуйся, сыне, ибо ее нет. Атеизм спасет тебя, он спасет всех нас. Себ, мне печально видеть тебя в таком состоянии. Ты бесполезен. Хочешь, распнем кого-нибудь, раз тебя это теперь развлекает.
Джим сползает ему на колени и обнимает за шею.
- Себ, кто-нибудь другой решил бы, что у тебя отходняк. Но, знаешь, мамочка всегда чувствует, когда от нее что-то скрывают. Не заставляй меня зря вибрировать.
В шею сзади упирается холодное, металлическое. "Папский перстень" – Джим давно хотел его опробовать.
- А теперь скажешь, большой парень? Не играй со мной, я все равно выиграю.
Если сейчас откинуть голову, отравленный шип вопьется в кожу, и бабка останется ни с чем. Морану снова становится смешно.
Джим, прищурившись, смотрит на него, кривится, что-то колеблется в нем как на невидимых весах, а потом отбрасывает перстень с видом человека, чью импровизацию не оценили.
Небо светлеет, становится серым и грязным. Джим сидит у ноутбука и в изумлении читает про самоубийство фальшивого гения.
Петух ходит по квартире и поклевывает что-то среди пыли. Моран уже перестал проверять телефон – просто ждет и смотрит на мертвецкие синие отсветы на лице Джима. Это случится с минуты на минуту. Как это будет? Тело обмякнет, окостенеет, рассыплется могильной землей? Проявятся письмена, откроется рана в затылке? Джим успеет заметить, что он мертвый?
- Знаешь, - говорит Джим, оборачиваясь.
И в этот миг орет петух.
Джим подскакивает от неожиданности и швыряет в него смятым полотенцем.
- Заткнись, блядина!
И – ничего.
В кармане Морана тренькает телефон.
Моран читает СМС и начинает смеяться. До слез и сквозь слезы, чувствуя, как его отпускает напряжение последних суток.
- Что ты ржешь? Ты знаешь, что я из-за тебя пропустил?
Но Моран смеется и не может остановиться.
Джим подскакивает, вырывает из рук телефон и читает вслух:
- «Новый телевизор». Это что за хрень? Что здесь вообще происходит? Ты мне можешь объяснить?
- У старой суки сдох телек! В последний момент! Ты хоть понимаешь, как тебе повезло?! Она могла взять что угодно. Глаз, руку, первенца, семь лет удачи, она могла взять тебя, я был уверен, что это будешь ты. Но у нее! Сломался! Телек! По-честному, Джим, ты ведь больше и не стоишь!
Джим тычет ему в лицо ноутбуком.
- Ты видишь, что случилось, пока ты играл в экзорциста? Вся моя игра, все планы, все, все накрылось! Я должен был быть там, я должен был это видеть! Вместо этого меня расписал фломастером хохочущий торчок. Блядь, это не жизнь, это реквием по мечте.
Моран протягивает руку и лохматит его и без того взъерошенные волосы.
- Что, Джим, хорошо быть живым?
Джим смотрит на него почти с состраданием.
- Ты безнадежен. Все безнадежно. И в мире сказок опять победило добро. У нас есть, что пожрать, кроме вареного пальца? Учти, то, что на полу, я есть не буду. Кстати, можешь сварить петуха.
- Нет. Только не сегодня.
- Хотя бы сверни ему шею, пока он здесь все не засрал.
- И не подумаю. Сегодня никто не умрет, Джим. Пусть у него тоже будет удачный день.
@темы: рекомендации, верните нам наше умопомрачение, скажи «ебать», Шерлок
-
-
01.03.2012 в 12:29скажи, что и ты тоже. я не могу сама с этим жить, мир изменился.
-
-
01.03.2012 в 12:51-
-
01.03.2012 в 13:01-
-
01.03.2012 в 13:50но ощущение кроссовера спн и майти буш не покидает.